— Сергей Александрович! Прикажите поднять сигнал, что я изъявляю командиру «Голубчика» свое особенное удовольствие.
— Есть! — отвечал мичман Леонтьев.
— Да отчего это Вербицкого нет, а? Адмирал наверху… семь часов… а флаг-офицер спит… Пошлите за ним! — вдруг раздраженно крикнул адмирал.
Но, увидав поднявшегося на мостик старшего офицера, он снова просветлел и, пожимая Михаилу Петровичу руку, проговорил:
— Доброго утра, Михаил Петрович… Очень рад вас видеть и не могу не сказать, что вы меня даже удивили…
— Чем, ваше превосходительство? — спросил, недоумевая, старший офицер.
— Еще спрашивает! — улыбнулся адмирал… — Так быстро исправить повреждения и поставить мачту… это… это… делает большую честь старшему офицеру… Ну, да ведь мы с вами старые приятели… Я вас давно знаю… А все-таки… удивили, Михаил Петрович. Ну что, у нас течи не показалось после вчерашнего?..
— Нет, — отвечал Михаил Петрович и покраснел, видимо, польщенный словами адмирала, который действительно понимал и умел ценить работу подчиненных, потому что и сам умел работать, и в свое время был образцовым старшим офицером.
— Хорошо построенное судно, крепкое судно. Шторм ведь был серьезный.
— Довольно серьезный, ваше превосходительство! — подтвердил старший офицер.
— А как с ним справился Николай Афанасьевич… Да-с! Он показал всем, что значит лихой капитан в критические минуты! Какой глаз… Какое хладнокровие… Какое уменье!
— Николая Афанасьевича надо видеть во время штормов, чтобы вполне оценить и понять его, ваше превосходительство!
— А вы думаете, я не ценю его, а? С таким капитаном, как он, да с таким старшим офицером, как вы, я куда угодно пойду-с… Вы дополняете друг друга, вот что я вам скажу, любезный друг… Ведь — что уж греха таить — Николай Афанасьич с ленцой и в тихую погоду любит больше кейфовать… Зато вот эти два дня… Кстати, прикажите его вестовому не будить его к флагу… Пусть высыпается.
— Слушаю-с…
— Да и вам надо отдохнуть, Михаил Петрович. Глаза-то красные.
— Успею, ваше превосходительство… В Нагасаки отосплюсь.
— А вы, Вербицкий, почему это до сих пор спали, а? Вследствие каких таких трудов? — обратился адмирал к своему флаг-офицеру ворчливым и в то же время добродушным тоном.
Шустрый мичман, хорошо изучивший своего адмирала, понял, что настроение его не предвещает разноса, и потому храбро соврал:
— Я и не думал спать, ваше превосходительство.
— Что же вы делали?
— Читал, ваше превосходительство.
— Это видно по вашим сонным глазам… Ишь ведь… Всегда хочет вывернуться… Всегда у него наготове ответ! — засмеялся адмирал и шутливо погрозил мичману пальцем.
— А Аркадий Дмитрич тоже читает? — насмешливо спросил адмирал.
— Аркадий Дмитрич нездоров, ваше превосходительство.
— Что с ним? Укачало, видно?
— Точно так. Эти два дня Аркадию Дмитриевичу было так нехорошо, что Аркадий Дмитриевич даже и не душился, ваше превосходительство! — с самым серьезным лицом проговорил Вербицкий, зная, что лишняя шутка над флаг-капитаном может только быть приятной адмиралу.
Действительно, адмирал рассмеялся детским громким смехом…
— Даже и не душился?! Ха-ха-ха!.. Вот поправится Аркадий Дмитрич, я ему скажу, как вы, Вербицкий, определяете серьезность его болезни. Так не душился?
— Никак нет, ваше превосходительство… Я заходил к Аркадию Дмитричу и третьего дня, и вчера…
— Что ж он, отлеживался?
— Отлеживался и про себя читал акафисты пресвятой богородице и Николаю-угоднику, ваше превосходительство.
Адмирал снова засмеялся.
— Ну, довольно вам зубоскалить, Вербицкий… Аркадий Дмитрич религиозный человек… ну и читает акафисты… Не беспокойте его сегодня… Пусть отдохнет после шторма… А вы вот что: сегодня чтобы обед был по вкусу Николая Афанасьича… Вы знаете, что он особенно любит?
— Постараюсь догадаться, ваше превосходительство.
— Догадайтесь, и чтобы Николай Афанасьич был доволен обедом… И Михаил Петрович тоже. Надеюсь, вы не откажетесь, Михаил Петрович, откушать сегодня у меня?
Михаил Петрович поблагодарил адмирала.
— Ну, а теперь узнайте, Вербицкий, отчего Васька не докладывает, что готов кофе. Что он морит меня голодом, каналья? Шуганите его хорошенько.
Шустрый флаг-офицер хотел было ринуться со всех ног исполнять адмиральское приказание, как в ту же минуту на полуюте показалась маленькая заспанная фигурка адмиральского камердинера в красной жокейской фуражке.
Он подошел, не особенно спеша, к адмиралу и, галантно приподнимая фуражку с своей черной кудластой головы, проговорил:
— Пожалуйте кофе кушать.
— Копаешься! — воркнул адмирал.
— У меня не десять рук, а всего две! — огрызнулся Васька и пошел назад.
— Ишь ведь бестия! Поздно встал и… прав! — проговорил, улыбаясь, адмирал. — Вербицкий! Пожалуйте ко мне кофе пить! — приказал он и спустился с юта, сопровождаемый флаг-офицером.
— А ведь этот мальчик карьеру сделает, Михаил Петрович! — заметил Леонтьев.
— А что ж, пусть делает! — равнодушно промолвил старший офицер.
— И если будет нужно, продаст этого самого адмирала, перед которым лебезит.
— И это возможно.
— Удивляюсь, как адмирал его не раскусил…
— А быть может, и раскусил… да привык к нему. Привычка, батюшка, большое дело… А кроме того, Вербицкий прирожденный флаг-офицер, ну и способный малый — этого отнять у него нельзя.
— Несимпатичный… карьерист…
— А вам, Сергей Александрович, хочется, чтобы все были симпатичны?.. Какой еще вы юный, однако, батенька! — ласково улыбнулся Михаил Петрович своими маленькими, закрасневшимися глазами в очках и прибавил: — Пойду-ка и я напьюсь чайку… Ужасно устал, признаться. После восьми часов и я закачусь спать… Всю ночь не спал из-за этих починок.